Хотел зарыдать, но тут возникла из воздуха ухватистая лапа,
изукрашенная синеватыми крестиками, перстнями, датами, именами, и
бутылку решительно изъяла. Колян даже рыдать раздумал.
Поднял голову и увидел перед собой двух рослых незнакомцев, один
из которых неспешно прятал в карман отмычку, а другой брезгливо
рассматривал водочную этикетку. Потом простер руку и, повторяя
беспощадный жест Нерона, повернул бутылку горлышком вниз. Водка что-то
пролепетала торопливо -- и вылилась.
-- Ну ты, начитанный!-- тихо и задушевно обратился изверг к
Николаю.-- Минздрав предупреждает: завязывай бухать! Шланги вырву и на
кулак намотаю, понял?
-- Паяльничком его, паяльничком!-- подтявкнул голос из санузла.
Незнакомцы изменились в лице и переглянулись. Владелец отмычки
нахмурился, вышел в коридор, скрипнула дверь туалета -- и в тот же миг
Коляна изумил истошный вопль, впрочем, быстро перешедший в хрип...
Слышно было, как убийца открывает кран в ванной и моет руки.
Цоколев сидел окаменев.
-- А не вякни он из сортира,-- назидательно молвил
татуированный,-- глядишь -- и жив бы остался...
Вытирая руки о штаны, вернулся тот, что с отмычкой. Недобро
взглянул на Цоколева.
-- Тебя...-- мечтательно процедил он.-- Тебя, а не его, замочить
бы...
-- За что?-- прошелестел Колян сухим горлом.
Лицо у незнакомца дернулось.
-- Родина гибнет!-- хрипло сказал он.-- Союз распался, Россия по
швам трещит, а тебе все мало, глотка твоя луженая?! Ну вот хоть каплю
еще выпей, Цоколев, хоть пробку еще лизни...
Закончить угрозу ему не удалось. Бесшумно ступая, в комнату вошло
человек пятнадцать -- все самого разного возраста, разного
телосложения, по-разному одетые, однако род занятий был как бы
оттиснут на лбу у каждого крупным шрифтом.
При виде их оба рэкетира отпрыгнули в угол. Растопыренные правые
пятерни (одна -- татуированная, другая -- не очень) застыли на
полдороге под левые мышки.
-- Ребя-ата...-- с ласковой отеческой укоризной пророкотал,
обращаясь к ним, один из вошедших -- огромный и пожилой, в прошлом,
должно быть, борец-тяжеловес.-- Вы же еще совсем молодые... Вам же еще
жить да жить... Ну зачем вы мешаетесь в такие дела?.. Ну пьет человек
-- и пускай себе пьет. Себя не жалко -- так о матерях своих подумайте.
Матерям-то горе какое будет!..
-- Постой-постой!-- выскочил вдруг вперед крепколицый щербатый
калмык с пластикой каратиста.-- Я ж тебя знаю!-- крикнул он, тыча
пальцем в того, что с отмычкой.-- Ты ж мент!
Бледный с прозеленью рэкетир отпрянул.
-- Пацаны!-- отчаянно закричал он.-- Бля буду, во внутренних
войсках служил, а в ментовке только дослуживал!
Огромный пожилой крякнул, словно гранату взорвал, и оглянулся на
Цоколева.
-- Ну вот...-- недовольно молвил он.-- Нашли, понимаешь, место для
разборки! А ну двинули отсюда, чего хозяина беспокоить... Да! А ящик
где?
Двое громил внесли и звучно выставили на стол пластмассовый ящик
водки.
-- Ты, Коля, их не слушай,-- громыхнул добродушно бывший борец.--
Пей, Коля, пей. А с ними сейчас разберемся. Они больше не будут...
Комната опустела. Николай где-то еще с минуту сидел неподвижно,
затем заставил себя подняться и выбрался в коридорчик. Заранее
содрогаясь, приотворил дверь туалета -- и долго смотрел на желтоватый
унитаз без крышки.
Прикрыл, прислушался с надеждой.
-- Ну скажи что-нибудь...-- жалобно попросил он.-- Обругай...
Голос молчал. Николай всхлипнул.
-- Гады...-- сказал он.-- Гады... За что?..
За спиной гулко звякнуло. Николай повернулся и побрел в комнату,
догадываясь уже, кого он там увидит.
x x x
Витюлек, застенчиво улыбаясь, снимал пробку. Нинка угрюмо, как
пушка в форточке, смотрела на пластмассовый ящик.
-- Где взял?-- отрывисто спросила она.
-- Принесли,-- выдавил Колян и снова всхлипнул: -- За что?..
-- За что?-- живо переспросил Витюлек и встал, держа локоток на
отлете.-- А действительно -- за что? Кому, я спрашиваю вас, мешал
голос из санузла? Звучный бархатный баритон -- кому?.. Пришли,
замочили... Страшно это все, господа, просто страшно...-- Витюлек
позволил себе скорбную паузу.-- Можно, конечно, успокоить себя,
сказать: "Ну и что? Одна белая горячка замочила другую. Вдобавок явно
по ошибке. Делов-то!.." Но я заклинаю вас, господа: бойтесь подобных
рассуждений! Ведь так легко ошибиться и спутать нашу реальность с
белой горячкой! Они не просто не отличимы друг от друга -- они
тождественны!.. Это трагедия, господа! В мире бреда идет борьба, и
борьба беспощадная. Одним необходимо, чтобы Николай Цоколев бросил
пить, а другим -- это нож острый. Или -- или. Или демократия, или
фашизм. Третьего не дано.
Ошеломленный Колян хотел перебить, но Витюлек возвысил голос:
-- "Как?-- воскликнете вы.-- Стало быть, не только пушка, но и вся
окружающая нас реальность -- белая горячка Николая Цоколева? Какой
кошмар!.." Вот именно, господа, вот именно! И кто бы другой сумел
допиться до такого кошмара? Сон разума рождает чудовищ. Взгляните хотя
бы на наших лидеров, господа! Взгляните -- и ваши сердца содрогнутся
при мысли о том угарном мучительном похмелье, которое пришлось
пережить Николаю Цоколеву!
Витюлек приостановился, давая возможность Коляну покрыться
мурашками. Нинка слушала и кивала с улыбкой физического наслаждения.
Смысл речей Витюлька, по всей видимости, до нее не доходил, но
интонации ласкали слух.
-- "Как?-- воскликнете вы вторично.-- А наше прошлое? Что же, и
великая русская история -- тоже, выходит, горячечный бред Николая
Цоколева?.. Призвание варягов! Переход Суворова через Альпы!.."
Ка-нечно, нет! Николай Цоколев велик, но такое не под силу даже ему.
Наша история всегда была, есть и будет плодом всенародной, я бы
сказал, соборной белой горячки! Вспомним Владимира Святого, господа.
Народная мудрость гласит: когда кажется -- креститься надо. Какие же
глюки явились нашим предкам в 988-м году, если пришлось креститься
всею Русью?! Нет, нет и еще раз нет! У кого повернется язык повесить
на Николая Цоколева такой похмельный синдром, как покорение Туркестана
или, скажем, щит на вратах Цареграда?.. Но за нынешний бардак, за
развал страны, за разгул мафии, за резню на окраинах...-- Голос
Витюлька зазвенел и оборвался -- белой горячке не хватило дыхания.--
...за все это, увы, несет ответственность именно Николай Цоколев!
Спорить тут не о чем -- сегодня утром его сосчитали. И стоит ли
удивляться, если к нему теперь врывается то одна группировка его
похмельного синдрома, то другая; грозит оружием, ставит водку!..
Николай плакал.
"Подонок...-- задыхаясь от жгучей ненависти и сладкой жалости к
себе, любимому, думал он.-- Какой же я подонок!.. Давить таких надо!
Сунуть голову в водопроводный люк -- и крышкой, крышкой!.."
Потом из общего мрака проглянула крохотная хитренькая надежда.
-- А демократы... хотят, чтобы я не бросал, да?..
Витюлек вздернул бороденку и приспустил локоток.
-- В сущности все эти фантомы хотят одного и того же. Они хотят
власти, господа. А уж к какому лагерю кто прибьется -- это вопрос
случая.
-- А-а... эти?-- Колян робко указал вытаращенными, наслезенными
глазами на пушку.
-- Армия пока колеблется,-- сухо ответил Витюлек.-- Все зависит от
дозы, которую примет Николай Цоколев.
-- А какую надо принять?..-- затрепетав, спросил Колян.
-- Как же, примешь с вами!-- грозно вмешалась Нинка.-- Вот за что
мужиков терпеть не могу: как сойдутся -- так сразу давай про
политику!..
Витюлек немедленно обрел выправку и вернул локоток на отлет.
-- Господа!-- прочувствованно молвил он.-- Я предлагаю выпить за
душевный покой Николая Цоколева как за гарантию прочного мира в стране
и за ближними рубежами!
-- Только ты не исчезай, ладно?..-- взмолился Колян.
-- Не буду,-- заверил Витюлек и не солгал. Все, включая Нинку,
выпили, а он как стоял -- так и остался стоять.
-- Ты... закусывай,-- всполошился Колян, пододвигая Витюльку
крупно, по-буденновски порубленный салат. Хотя, если уж на то пошло,
салат бы следовало подсунуть не Витюльку, а Нинке. Но, впрочем, в
поступке Коляна тоже была своя логика: то и дело исчезая сразу после
тоста, тамада запросто мог спьянеть без закуски.
-- Благодарствуйте...-- Витюлек мило улыбнулся. Придвинул табурет
поближе к столу, сел и с удовольствием захрустел куском огурца.
Колян глядел на него со слезами умиления.
-- Да, но... как же?..
-- А очень просто,-- любезно отозвался Витюлек, уплетая салат.--
Ко мне уже привыкли, горячка пустила корни. Со мной теперь одной
стопкой не сладишь.
Колян смутился.
-- Ну зачем же... так-то... о себе-то...
-- Давайте будем называть вещи своими именами!-- предложил
Витюлек, отодвигая тарелку и явно заходя на следующий тост.-- Да, я --
белая горячка, но в отличие от остальных не боюсь себе в этом
признаться...
Колян поспешно наполнил стопки. Витюлек встал и, выпрямившись,
принял любимую позу.
-- Господа!-- начал он на высокой ноте.-- Подойдите к зеркалу,
загляните в него, господа, и спросите себя: "Мог такой человек
возникнуть в иной среде, кроме чьей-либо воспаленной подкорки?" Не
спешите с ответом! Положите руку на сердце, установите внутреннюю
тишину... Вы ахнете, господа, вы попятитесь! И будете совершенно
правы. Да! Горячечные видения порождают друг друга... Возьмем того же
Николая Цоколева! Имелся ли шанс у этого беспомощного интеллигента
выжить в условиях страшного мира, созданного в беспамятстве им самим?
Да ни малейшего, господа!.. Взгляните окрест себя! Кругом инфляция,
безработица, кривая преступности становится на глазах прямой и
отвесной... И вот в воображении Николая Цоколева возникает образ
существа, которое бы заботилось о нем, кормило, поило и даже ходило бы
иногда на работу... Я говорю о хозяйке дома, об очаровательной Нине
Петровне.
Нинка так и расплылась от удовольствия.
-- Ну уж прямо...-- зардевшись, пробасила она, улыбаясь
собственному бюсту.
-- Так... это...-- забеспокоился вдруг Колян.-- Тогда выходит, что
и меня тоже кто-нибудь... ну... вообразил...
-- Вне всякого сомнения,-- любезно отвечал Витюлек.
Секунду Колян сидел неподвижно. Мысль усваивалась трудно, рывками.
-- Кто?..-- хрипло выговорил он наконец, хватаясь за край
столешницы и норовя встать.-- Какая сука?..
-- Цыть!-- прикрикнула Нинка на сожителя.-- Чего тост портишь?
Колян ополз на место.
-- За Нину Петровну, господа!-- провозгласил Витюлек, игриво
качнув стопкой.-- За Нину Петровну, которой я обязан своим
существованием! Не будь ее, не было бы и меня.-- Он приостановился и
окинул стол орлиным оком.-- Господа офицеры и дворяне пьют стоя! Хамы
и дамы -- сидя!
Колян поморгал и мешковато поднялся. Нинка на правах дамы осталась
сидеть.
x x x
Стопки почти уже коснулись губ, когда входная дверь слетела с
петель от страшного удара каблуком, и в комнату ворвались пятеро в
камуфле и в черных наголовниках с прорезями для глаз. Замерли,
рассыпавшись полукольцом. Дула коротеньких автоматов зияли в упор.
-- Не двигаться!-- напряженным голосом скомандовал старший.--
Медленно поставить стопки на стол! Ме-едленно, я сказал!..
-- Медленно!-- тут же воскликнул Витюлек, вскидывая локоть.
Видимо, все-таки отозвалось пренебрежение закуской.-- Конечно же,
медленно! Нас губит спешка, господа, спешка во всем!..
Омоновцы, несколько ошалев от такой неслыханной отваги, уставились
на Витюлька, и Колян, зажмурившись, метнул водку в рот.
Секунду стоял, с ужасом ожидая грохота автоматной очереди, потом
осторожно разжал веки. В комнате не было уже ни омона, ни Витюлька, ни
даже Нинки. Колян пошатнулся и сел на табурет. Отер лицо кулаком с
судорожно зажатой стопкой.
-- А ты все торчишь?..-- зловеще спросил он у дульного тормоза.--
Дозу ждешь? Ну будет тебе сейчас доза...
И, оттолкнув стопку, налил себе стакан. Всклень. С горкой.
